Неповторимая Габи - Страница 30

– Да, мы действительно мало знаем друг о друге, – согласился он. – Если тебе интересно, я обязательно расскажу свою историю…

– Да, конечно, интересно! – закивала Габриэль.

–..Но чуть попозже и не здесь, – закончил Айден. – Есть такое правило: во время чайной церемонии говорить только на нейтральные темы. О погоде, например. Или о поэзии. Чтобы не нарушать искусно созданного душевного равновесия воспоминаниями о проблемах и тревогах. Поэтому давай я тебе что-нибудь почитаю… Хокку, например. Хотя нет, это из японской поэзии, а мы в китайской чайной.

– Ну и что! Все равно почитай! – Габи была заинтригована. Мужчины, с которыми она встречалась прежде, никогда не читали ей стихов. Тем более японских.

Айден прикрыл глаза и выдал:

Темные ветви сплелись На фоне вечернего неба…

Скоро зима.

– Здорово. Только вот что-то не по сезону! – улыбнулась Габи.

– Зато сам придумал, – скромно потупившись, признался Айден. – Экспромт! Хотел что-нибудь из Басе почитать, но ничего на память не приходит.

– Ух ты! А ты пишешь стихи? – удивилась Габи, для которой способность к стихосложению была чем-то вроде умения летать.

– Нуда… Немного, – кивнул Айден. – Когда очень плохо. Или наоборот – когда хорошо и спокойно.

Габи прищурилась:

– Ты сказал, что придумал это хокку только что, экспромтом. Это означает, что…

– Да, – кивнул он. – Сейчас мне очень хорошо.

Покинув чайную, они долго бродили по городу, не замечая, как темнота пытается решительно прибрать под свое крыло все, до чего смогла дотянуться: деревья, улицы, дома, фонтаны в сквере, пестрые толпы прохожих… И как разноцветные огни фонарей и реклам, зажигаясь один за другим, мешают ночи наступить, помогая городу бороться до последнего за каждый светлый дюйм…

Но Габриэли не нужен был свет, чтобы находить дорогу: Айден шел рядом с ней, и она могла не заботиться ни о чем: она ни за что не заблудится и не испугается тьмы, пока рядом будет звучать его спокойный, хрипловатый голос.

Да, он говорил ровно и невозмутимо, хотя повествовал не о самых счастливых временах своей жизни. Его тяжелая любовь-беда, коварство и предательство Дэйзи – все это он описывал так, словно пересказывал фильм, виденный когда-то давно, впечатления от которого стерлись и подзабылись.

Еще с утра его лицо искажалось гримасой боли, если что-то – фраза, предмет, запах, мелодия – напоминало о прошлом. Но теперь, идя рядом с Габи, Айден чувствовал, что все это стало смешным и несерьезным: было, но прошло, не оставив по себе особых сожалений.

Ведь теперь ему было с кем поделиться наболевшим, и Габи слушала, не перебивая, в нужных местах подавая нужные реплики, и было видно, что она искренне ему сопереживает. Сомнения, глодавшие его, рассеялись. Ему было хорошо и легко рядом с этой девушкой.

А потом Айден окончил свою исповедь, и она начала свою. И когда Габи, увлекшись и позволив водовороту воспоминаний о тоске и обидах захватить себя, всхлипнула, он взял ее за руку, теплом своей ладони напоминая: она не одна.

Так они и шли дальше, взявшись за руки, как дети – нет, как заговорщики, которые нашли друг друга в жестоком и чужом мире цинизма, расчета и ненадежных, поверхностных людей, забывших, что такое любовь, в поисках бездарных развлечений.

И после никто из них уже и не помнил точно того момента, когда слова перешли в поцелуи, а рукопожатие – в объятия. А когда ноги привели их к подъезду дома, где жила Габи, показалось чем-то противоестественным разнимать руки – словно снять пальто на январском ветру. И было так правильно подняться наверх, целуясь в лифте, и так логично войти в квартиру вдвоем без этих глупых условностей, без штампованных фраз вроде: «Ты пригласишь меня на чашку кофе?…»

В прихожей они, воодушевленные долгожданным уединением, стали еще раскованней и безрассудней, целуя друг друга настолько исступленно, словно стояли на палубе тонущего корабля. И вот наступил момент, когда одежда показалась чем-то совершенно лишним, досадной преградой, разделяющей их, и зеленое платье упало на банкетку, в угол полетела футболка Айдена, посыпалась мелочь из карманов его брюк…

Лунный свет, воровато проникший в коридор через окно и распахнутую дверь кухни, высветил в большом черном зеркале отражения двух тел, сплетенных в одно.

– Пойдем в комнату, – шепнула Габи…

Она улыбнулась раньше, чем успела проснуться. Бабочка сна еще металась, трепеща, под ее закрытыми веками, поняв, что пора улетать, а Габи уже силилась вспомнить причину своего невероятно огромного, теплого и уютного счастья.

Мягкая постель, шелковистая простыня, любимые духи и солнечный свет, пробившийся сквозь золотистые шторы и ласкающий лицо? Тонкая струйка сквозняка, влетевшая в полуприкрытое окно и принесшая от соседей отголосок кофейного аромата? Нет, было что-то большее, что-то гораздо более важное и замечательное.

Габи почувствовала, как нежная рука гладит ее шею, грудь, перебирает локоны, рассыпавшиеся по плечам, как чьи-то губы касаются ее уха и, просыпаясь окончательно, поняла, вспомнила:

– Айден…

– С добрым утром, любимая, – шепнул он в ответ.

Любимая… Она слышала это слово много раз, но никогда не могла поверить, что за ним стоит хоть капля искренности. Особенно ее раздражало, когда мужчина говорил о любви раньше, чем успел заглянуть в ее душу, используя слова как приманку, банальную удочку для глупой девочки.

И только Айден смог сказать это так, что по ее телу прокатилась волна тепла. Это слово, произнесенное так просто и естественно, как имя, в это первое утро их близости, всего через несколько дней после того, как они узнали друг друга, – оно тронуло Габи до глубины души неожиданно для нее самой.